вторник, 18 мая 2010 г.

О Борисе Гребенщикове и бутылке сакэ

***

В садy камней вновь pаспyскаются pозы.
Ветеp любви пахнет, как гоpький миндаль.
У дpевних богов пpи взгляде на нас выстyпают слезы.
Я никак не поймy, как мне pазвязать твое кимоно - а жаль.
Вот самypай, а вот гейша. А вот их сегyн
Рyбит их на сотню частей.
Белый цвет Минамото и кpасный цвет Тайpа -
Hе больше чем кpаски для наших кистей.

Пока несyт сакэ,
Пока несyт сакэ,
Мы бyдем пить то, что есть -
Ползи, yлитка, по склонy Фyдзи
Ввеpх до самых высот -
А нам еще по семьсот,
И так, чтобы в каждой pyке -
Пока несyт сакэ.

Далее что-то в отстyпление... не подобpал...
Тpетьи сyтки игpает гагакy.
Мое напpавленье запpетно.
У нас есть тpава для кайсякy -
Мы yже победили (пpосто это еще не так заметно).
И можно жить с галлюциногенным кальмаpом.
Можно быть в особой связи с овцой -
Hо как только я засыпаю в восточных покоях,
Мне снится Басе с плакатом "Хочy быть, как Цой!"

***

© Борис Гребенщиков



Песня "Пока несут саке" была написана Борисом Гребенщиковым по японским пивнушкам и пабам. В Японию он совершенно влюбился, русский музыкант нашел родственные души в Стране восходящего солнца. Что японцы не дураки выпить - общеизвестный факт. И пьют, конечно, больше всего свой национальный напиток.



Этот напиток в Японии называется словом нихонсю (Nihonshu,日本酒), а в обиходе - сакэ (酒(さけ) или уважительно о-сакэ お酒), в таком виде он и вошел в другие языки. Хотя сакэ часто ошибочно называют рисовой водкой, крепость этого напитка обычно составляет лишь 14-16%, по консистенции ближе всего к ликеру или густому вину, а по процессу производства похож на изготовление пива. Сакэ ведет свое начало со времени богов. Синтоистские храмы были в древности основными производителями этого напитка. И в каждом храме изготавливали свой сорт, которым очень гордились. Богов в Японии великое множество, поэтому сортов сакэ тоже много. Буддийские храмы тоже к производству спиртного относились вполне положительно, но готовили они его по китайским рецептам — из пшеницы, и с долгой выдержкой (3-5 лет), и оттого получалось оно покрепче.


Криптомерия японская

В древней Японии сакэ хранили в бочонках, сделанных из японской криптомерии — именно потому, что ее древесина принимает на себя изрядную часть сивушных масел. Особенно чистым и дорогим считалось сакэ, которое проделало путь от знаменитых винокурен района Осака до Эдо. За время путешествия на лошадках или морем оно хорошенько взбалтывалось и приобретало особый аромат. Корабли даже гонки устраивали — кто первым до Эдо доплывет. А в лавках появлялись бочонки, на которых было указано: «Сакэ с первого корабля». До сих пор в синтоистских храмах обязательно присутствуют целые горки оплетенных рисовыми веревками бочонков, на которых написано, что в них хранится самое лучшее и чистое сакэ.


Чаша для сакэ guinomi

Пили сакэ из специальной чаши для сакэ guinomi. Делали эти чаши издавно из древесины, покрытой лаком, и из фарфора. Их обязательно расписывали вручную. Часто сюжеты были на тему Семь богов Удачи - Ситифукудзин. Рисовое вино в Японии носит ритуальный характер – без него немыслима свадьба или начало нового чемпионата по сумо. Поэтому сакэ для японцев – нечто большее, нежели просто алкогольный напиток. Пьют сакэ охлажденным или подогретым, в зависимости от того, лето на дворе или зима. Чашечка сакэ — неотъемлемый атрибут отдыха в японской бане на горячих источниках. А если вечером японец, сидя в цветущем саду, узреет в своей чаше с сакэ отражение диска луны, да еще при этом в чашечку упадет лепесток сакуры, восторг от такого момента сродни оргазму. Издревле сакэ служило для расслабления и медитации.




Промежуточным звеном от бочонка сакэ до чаши были специальные кувшины, которые стали предшественником бутылки. Сакэ могли пить из и из кувшина, но чаще, конечно, употреблли чаши. А с появлением бутылок напиток из бочонков стали разливать в них. Сейчас бутылка сакэ является отличным подарком к празднику. Место сакэ в культурном наследии Японии большое. Уже на закате эпохи Муромати имелось несколько школ сюдо, проповедовавших духовное единение людей посредством сакэ. Это были своеобразные правила, строго регламентирующие поведение людей во время распития сакэ, способы наливания и распития, расставления закуски. Многие из этих неписанных правил сохранились до сих пор. Японцы не наливают сакэ сами себе, не говорят тостов и держат чашечку в руке, когда ее заполняют сакэ.


Heishi sake mon


Конечно, такая нужная вещь, как бутылка сакэ, нашла отражение в японской геральдике. Мотив бытылки как элемент дизайна присутствует на многих семейных гербах монах. Бутылки сакэ часто были объектом даров богам, поэтому такой мон означал, что его владелец имеет благоприятную ауру.

Подарочный мон с мотивом бутылки сакэ

Брелок

воскресенье, 16 мая 2010 г.

Броневик



***

У розового здания депо
С подпалинами копоти и грязи,
За самой дальней рельсовой тропой,
Куда и сцепщик с фонарем не лазит, —
Ободранный и загнанный в тупик,
Ржавеет «Каппель», белый броневик.

Вдали перекликаются свистки
Локомотивов... Лязгают форкопы.
Кричат китайцы... И совсем близки
Веселой жизни путаные тропы;
Но жизнь невозвратимо далека
От пушек ржавого броневика.

Они глядят из узких амбразур
Железных башен — безнадежным взглядом,
По корпусу углярок, чуть внизу,
Сереет надпись: «Мы — до Петрограда!»
Но явственно стирает непогода
Надежды восемнадцатого года.

Тайфуны с Гоби шевелят пески,
О сталь щитов звенят, звенят песчинки...
И от бойниц протянуты мыски
Песка на опорожненные цинки:
Их исковеркал неудачный бой
С восставшими рабочими, с судьбой.

Последняя российская верста
Ушла на запад. Смотаны просторы.
Но в памяти легко перелистать
Весь длинный путь броневика, который,
Фиксируя атаки партизаньи,
Едва не докатился до Казани.

Врага нащупывая издалека,
По насыпи, на зареве пожарищ, —
Сползались тяжко два броневика,
И «Каппеля» обстреливал «Товарищ».
А по бокам, раскапывая степь,
Перебегала, кувыркаясь, цепь.

Гремит великолепная дуэль.
Так два богатыря перед войсками,
Сойдясь в единоборческий дуэт,
Решали спор, тянувшийся годами...
Кто Голиаф из них и кто Давид —
Об этом будущее прогремит.

Подтягиваясь на веревке верст,
Кряхтя, наматывая их на оси,
Полз серый «Каппель», неуклонно пер,
Стремясь Москву обстреливать под осень,
Но отступающим — не раз, не два —
Рвались мостов стальные кружева.

А по ночам, когда сибирский мрак
Садился пушкам на стальные дула, —
Кто сторожил и охранял бивак,
Уйдя за полевые караулы?
Перед глухой восставшею страной
Стоял и вслушивался, стальной...

Что слышал он, когда смотрел туда,
Где от костров едва алели вспышки,
И щелкнувшей ладонью — «на удар!» —
Гремел приказ из командирской вышки:
«Костры поразложили, дуй их в пим!
Пусть, язви их, не спят, коль мы не спим!»

У командира молодецкий вид.
Фуражка набок, расхлебаснут ворот.
Смекалист, бесшабашен, норовист —
Он чертом прет на обреченный город.
Любил когда-то Блока капитан,
А нынче верит в пушку и наган.

Из двадцати трех — отданы войне
Четыре громыхающие года...
В земле, в теплушке, в тифе и в огне
(Не мутит зной, так треплет непогода!),
Всегда готов убить и умереть,
Такому ли над Блоками корпеть!

Но бесшабашное «не повезло!»
Становится стремительным откатом,
Когда все лица перекосит злость
И губы изуродованы матом:
Лихие пушки, броневик, твои
Крепят ариергардные бои!

У отступающих неверен глаз,
У отступающих нетверды руки,
Ведь колет сердце ржавая игла
Ленивой безнадежности и скуки,
И слышен в четкой тукоте колес
Крик красных партизанов: «Под откос!»

Ты отползал, как разъяренный краб,
Ты пятился, подняв клешни орудий,
Но, жаждой мести сердце обокрав,
И ты рванулся к плачущей запруде
Людей бегущих. Мрачен и жесток,
Давя своих, ты вышел на восток...

Граничный столб. Китайский офицер
С раскосыми веселыми глазами,
С ленивою усмешкой на лице
Тебя встречал и пожимал плечами.
Твой командир — едва ль не генерал —
Ему почтительно откозырял.

И командиру вежливо: «Прошу!»
Его команде лающее: «Цубо!»
Надменный, как откормленный буржуй,
Харбин вас встретил холодно и грубо:
«Коль вы, шпана, не добыли Москвы,
На что же, голоштанные, мне вы?»

И чтоб его сильней не прогневить —
Еще вчера стремительный и зоркий,
Уполз покорно серый броневик
За станцию, на затхлые задворки.
И девять лет на рельсах тупика
Ржавеет рыжий труп броневика.

И рядом с ним — ирония судьбы,
Ее громокипящие законы —
Подняв молотосерпные гербы,
Встают на отдых красные вагоны...
Что может быть мучительней и горше
Для мертвых дней твоих, бесклювый коршун!

***
© Арсений Несмелов, 1928